Липинская А. А. О визуализации насилия в готической новеллистике
Анастасия Андреевна Липинская
(Санкт-Петербургский
государственный лесотехнический университет имени С. М. Кирова)
«Ни один потом не
проговорился, что они увидели».
О визуализации насилия в готической новеллистике
Готическая новелла (ghost story) не
принадлежит к «литературе ужасов» в современном понимании, среди наиболее
заметных отличий — представление о страшном и о том, как его можно и нужно
показывать. Это связано, разумеется, не только с особенностями эпохи, считавшей
приемлемым значительно менее эксплицитный показ сцен, считающихся неприятными
или неприличными, но и с внутренней логикой жанра. Чем ближе текст к жанровому
канону готической новеллы, тем более явно в нем работают основные принципы
визуализации насилия — показ через намеки и дистанцирование от читателя,
объясняющиеся специфической гносеологией жанра и присущими ему механизмами воздействия
на читателя.
Анастасия Андреевна, спасибо за замечательный доклад! Важный вопрос - в какой мере методы изображения насилия в викторианской готике повлияли на Г.Ф. Лавкрафта с его описаниями "чего-то странного, туманного, ужасающего". Ведь многие тексты ГФЛ выдержаны в той же "квазиготической" стилистике. Или это приемы, характерные исключительно для "поздних викторианцев"? В качестве антитезы приведу страшные рассказы "Дика Донована", переводы которых мне случилось редактировать (написаны в 1880-1900-х). В первых рассказах, ориентированных на английского читателя, подробно живописуются ужасы Глазго, которые описаны весьма детально. А когда "Донован" (он же Д.П. Мэддок) ориентируется на американского читателя, весь местный колорит и детализация мигом исчезает - и тексты становятся куда суше и "абстрактнее", если можно так выразиться
ОтветитьУдалитьАлександр Юрьевич, благодарю за интересный вопрос! Строго говоря, тут необходимо специальное исследование, но по предварительным прикидкам - да, конечно, достаточно вспомнить, что ГФЛ - очень внимательный читатель готических текстов, и некоторые моменты "Сверхъестественного ужаса..." свидетельствуют, что он ценил подобные приемы и понимал, "как это сделано". Другое дело, он сам, как представляется, пошел немножко иным путем - в канонической ghost story все же зачастую больше рациональности, игрового начала, камерности, возможны иронические моменты. Лавкрафтовский космический ужас - несколько иной природы, там другая мировоззренческая "подкладка", однако же сама идея неопределенности, безусловно, роднит тексты ГФЛ с поздневикторианской и эдвардианской готикой
УдалитьЕще один момент - насчет ужасов Глазго) Думается, здесь перед нами очередной жанровый гибрид - что-то более близкое к "сенсационной" беллетристике", откуда детальность описаний, для поздней готической новеллы в чистом виде нехарактерная (то есть Монти, Э. Ф. Бенсон и иже с ним могут долго и со вкусом описывать соборы, книги, что угодно, но "это другое" :) источник страха у них все равно показан бегло и неопределенно - у того же Монти подробно описана волосатая лапа в "Альбоме каноника Альберика", а потом воцаряется хаос, и ничего не разобрать, грубо говоря. Когда Лэндон устами своего героя детально живописует драку с привидением, уже одно это подсказывает, что перед нами ложный ход - ср. туманность "настоящей" концовки)
УдалитьСпасибо, Анастасия Андреевна! Близость методов, кажется, подчеркивается и тем, что многие последователи ГФЛ взяли на вооружение приемы поздней готики (и Пагмайр, и Микл, и другие). Соглашусь и с разделением (пусть и проблематичным) сенсационной беллетристики и готических историй - однако Бенсон подчас своих чудовищ описывает весьма подробно (он, впрочем, в этой истории стоит особняком...) Книжка Донована - с меня!
УдалитьОх уж эта классификация) Александр Юрьевич, я каждый раз говорю о разновидностях с некоторым трепетом сомнения (Вы, как никто, знаете, почему); здесь имелось в виду, что сенсационная литература больше склонна именно что показывать - нравы, злодеяния, вот это вот все, она ближе к сфере "чисто человеческого", а в ghost story все же один мир вторгается в другой. Сложнейшая тема, и не далее чем вчера я наблюдала очередную дискуссию в этом ключе - спорили, является ли фильм "Бульвар Сансет" готическим (и, конечно, аргументы находились в самых разных плоскостях, по большей части касаясь, конечно, набора тропов). Хотелось сказать - коллеги, дорогие мои, а из какого понимания готики кто исходит? Простите, я о наболевшем
УдалитьАнастасия Андреевна, благодарю за интересный доклад – прочла залпом! Особенно заинтересовали Ваши рассуждения об «Аббатстве Тернли» П. Лэндона. Ранее уже читала Вашу статью "Готическая новелла и ее литературно-идеологический контекст: цикл Р.С. Хиченса «Языки совести» ". Скажите, есть ли вероятность того, что Лэндон переосмысливает эпистемологические сомнения и дискурс, раскрытые, например, в новелле Хиченса «Как к профессору Гильдею пришла любовь»? Можно ли считать открытый финал «Аббатства Тернли» своеобразным воплощением дискурса?
ОтветитьУдалитьС наилучшими пожеланиями,
Мошкова А.
Сердечное Вам спасибо, смущаете)
УдалитьЧто касается переосмысления - боюсь, чрезвычайно сложно установить, есть ли тут сознательная преемственность, но явно прослеживается некая общая логика развития жанра - появляются вот такие тексты, усложняющие "базовую модель" (герой сталкивается с чем-то непонятным, скорее всего, призраком): Лэндон удваивает ситуацию, Хиченс обогащает ее всевозможными этико-философскими коннотациями. Поздние тексты вообще богаты рефлексией, авторы хороших образцов (потому что "поставленные на поток журнальные страшилки", конечно, никуда не деваются) развивают повествовательную структуру, снимают жесткость некоторых конструкций, вносят иронию, отсылки и пр. Что до финала АТ, думается, его "открытость" скорее типична для хорошей готической новеллы, ведь одна из основ жанра - эпистемологическая неопределенность, просто Лэндон дает интересную вариацию, заходит чуть дальше, чем многие
Спасибо, Анастасия Андреевна! И за столь полный ответ, и за пищу для размышлений
УдалитьДорогая Анастасия Андреевна, всегда Вас с удовольствием читаю и слушаю, спасибо. Мне хотелось бы, чтобы Вы поставили точки над "и" . Поэтому задам вопросы про персонажей в "историях о призраках" (мне лениво переключаться на латиницу, простите). Итак, первое. Как часто "простой смертный" персонаж бывает агрессивен (по отношению к призраку). Второй вопрос - по отношению агрессивности самого призрака (ну, будем здесь учитывать не только литературу "историй о призраках", но и пародийную литературу тоже). Как часто призрак ведет себя подобно змее, которой, пока не наступишь на хвост, она тебя и не заметит. Или это медведь-шатун, который изначально агрессивен? Простите за метафоры. И меня здесь больше интересует агрессия "простого смертного персонажа".
ОтветитьУдалитьСергей Викторович, благодарю от души! С терминологией и без смены регистров "весело", через неделю буду на эту тему делать специальный доклад - да, настолько все запущено)) Насчет простых смертных - они все же обычно скорее вторгаются по незнанию (и с неизбежностью) на чужую территорию, без прямой агрессии - и в этом вся соль: безобидный ученый, предположим взял артефакт на изучение, сообразил, что влип, положил раритет на место, но... призрак его все равно карает. Агрессия возможна в комических текстах и в текстах с сентиментально-нравоучительной ноткой, хотя в последнем случае - скорее пренебрежительное отношение, и тот, кто будет к призраку добр, освобождает душу усопшего, например (у того же Бенсона про призраки детишек в галерее). Сам же призрак обычно все же существует в свовем "измерении", появляется регулярно и пр. - пока туда не нагрянет кто-то не в меру ретивый, а сам первым к смертным не лезет. Есть и другие сверхъестественные персонажи, иногда довольно навязчивые, но это уже что-то из области демонологии и вампиризма, а просто призраки втакого себе не позволяют. Понятно, что есть исключения, я описываю "среднюю температуру по больнице"
УдалитьСпасибо, Анастасия Андреевна, получил удовольствие и удовлетворение (как простой смертный) от прочтения Вашего ответа на мой вопрос.
Удалить